Тони положил недоеденный бутерброд и вытер салфеткой губы.

— Украла? Как?

Вдруг голос Фрэнка приобрел твердость и уверенность. Фрэнк словно протрезвел, приблизившись к самой важной части рассказа. Негодование с новой силой проснулось в нем.

— Когда мы вернулись из свадебного путешествия, она заявила, что берет на себя труд следить за семейным бюджетом. Вильма даже записалась на курсы в бизнес-школу и разработала детальную картину доходов и расходов в доме. Она деятельно принялась следить за материальной стороной нашей жизни, и я только радовался, все больше узнавая в Вильме черты Барбары.

— Ты рассказывал ей о Барбаре?

— Да. Да. Я сам виноват в том, что случилось потом.

Фрэнк трясущейся рукой отбросил со лба прилипшую прядь волос.

— Разве я мог ее в чем-то заподозрить. Я так ее любил. Она научилась готовить мои любимые блюда. Когда я приходил домой, Вильма встречала меня и расспрашивала о работе. Она никогда не требовала покупать ей много одежды или украшений. Время от времени мы ходили в ресторан и в кино, каждый такой поход она считала пустой тратой денег. С ней было... очень легко. Если бы я знал, что, пока она готовит мне обеды или пока мы занимаемся любовью, мои деньги...

— Потихоньку уплывали.

— Да. Все, кроме одного долгосрочного сертификата на десять тысяч.

— И потом ушла.

Фрэнк передернул плечами.

— Однажды я пришел с работы и нашел на столе записку: «Если хочешь узнать, где я, позвони по этому номеру и спроси мистера Фрейборна». Фрейборн был судья. Ему она поручила вести бракоразводное дело. Меня как громом поразило. Вильма умело скрывала свои истинные намерения. Во всяком случае, Фрейборн отказался сообщить, куда уехала Вильма. Свой отказ он объяснил тем, что у Вильмы нет ко мне претензий и она хочет поскорее получить развод. Я был ошеломлен. Первое, о чем я подумал, это вернуть ее. Наверное, казалось мне тогда, я сам виноват, что она ушла. Но когда мне понадобились деньги и я пошел в банк, то обнаружил, что на счете оставалось всего три доллара. Денег, полученных после продажи полисов, тоже не оказалось. Тогда я понял, почему Вильма не имела ко мне претензий.

— Ты дал ей скрыться с твоими деньгами?

Фрэнк отхлебнул виски. Пот стекал по его щекам. Лицо было бледно как полотно.

— Вначале я оторопел... потом мне пришла в голову мысль о самоубийстве... Не то, чтобы я хотел убить себя, но жизнь не представляла для меня никакого интереса.

— Но ты вышел из этого состояния?

— Наполовину. Я до сих пор пребываю в каком-то оцепенении. Боже, какой я был олух! Я никого не хотел видеть, даже не обратился к адвокату.

— Тут уж ты точно сглупил, — сказал Тони. — Остальное еще понятно, но это...

— Я боялся, что люди, узнав о случившемся, скажут, что и Барбара была такая же. Я бы не позволил дурно отзываться о Барбаре.

Тони молчал.

— Поэтому развод прошел гладко и быстро. Без происшествий. Вильму я видел всего несколько минут, в суде, но не разговаривал с нею.

— А где она сейчас? Ты знаешь?

Фрэнк допил виски. Голос его теперь изменился: Фрэнк говорил негромко, почти шепотом, не потому, что рядом находились посетители, а потому, как показалось Тони, что последние силы оставили его.

— После развода мне захотелось узнать, где она живет, что с ней. Я снял часть денег с депозитного сертификата и нанял частного детектива. Вот что он мне сообщил. Она вышла замуж через неделю после завершения разводного процесса. Какой-то Чак Позли из Оранж Каунти. У него зал электронных игр в одном из торговых центров в Коста-Месе. Вероятно, Вильма решила выйти за него замуж, когда увидела мои сто двадцать пять тысяч. Поэтому она подоила меня, а потом бросила. Они открыли на мои деньги еще два зала игровых автоматов.

До этого дня Тони почти не знал Фрэнка, а сейчас узнал почти все. Тони был хорошим слушателем. Когда-то Мишель Саватино сказал ему, что он легко находит общий язык с людьми, потому что умеет слушать и слышать других. И сейчас, говорил Мишель, среди тысяч себялюбцев и эгоистов почти невозможно встретить человека, который внимательно выслушает тебя и поможет добрым советом. К тому же Тони был художник: люди интересовали его как материал и сущность его творчества, именно в конкретных судьбах он стремился увидеть общие законы нашего бытия. Сейчас ему на память пришла цитата из Эмерсона, которого он читал несколько лет назад: «Сфинкс должен сам разрешить свою загадку. Если история человечества повторяется в каждом из нас, то ее можно объяснить исходя из личного опыта одного человека».

Жизнь людей — это удивительные загадки, великие таинства, и все они уникальны и универсальны в одно и то же время.

— Позли с самого начала знал, почему Вильма согласилась выйти за меня. Они, наверное, встречались и позже. Все это время Вильма притворялась доброй женой, а сама тащила деньги и спала с этим Позли. Чем больше я об этом думал, тем сильнее во мне разгоралась злоба. Наконец, я сделал то, что следовало сделать в самом начале, — я обратился к адвокату.

— Но было поздно?

— Да, так оно и случилось. Я ведь мог раньше обратиться в суд! Но задержка была явно не в мою пользу. Я только потратил почти все деньги на судей. Поэтому прекратил бессмысленную борьбу. Тогда я решил забыться в работе так же, как я поступил после смерти Барбары. Но я еще не знал, насколько были подорваны мои силы и расстроен рассудок. Началось неприятное. Ты знаешь, я не могу вести нормально дело, если там замешана женщина. Мне кажется, они все похожи на Вильму. Но если бы только с женщинами! Вскоре я стал груб с каждым свидетелем, будь то женщина или мужчина. Начал ошибаться в самых простых случаях. Переругался к черту с напарником. — В горле у Фрэнка запершило, и он, прокашлявшись, понес совершенную чепуху:

— После Барбары у меня хоть работа осталась. Что-то осталось. Но Вильма забрала все. Она отняла деньги, надежду, достоинство. Мне теперь наплевать на все. — Фрэнк поднялся и стоял у столика, покачиваясь и дергая головой, словно марионетка, которую удерживают невидимые нити. — П-прошу прощения. Хочу пи-пи. Он, шатаясь, пошел через зал к туалету, старательно обходя столики.

Тони вздохнул и закрыл глаза. Он очень устал и душой и телом.

Тони заплатил по счету и подождал Фрэнка. Взяв его пиджак и галстук, он пошел искать Фрэнка.

Туалет был маленький: писсуар и унитаз. В воздухе стоял сильный запах соснового дезодоранта.

Фрэнк стоял, отвернувшись к стене, и бился ладонями о гладкую поверхность плитки: звук шлепков усиливался в пустоте помещения: бам-бам-бам-бам.

— Фрэнк!

— Бам-бам-бам-бам.

Тони подошел, положил руку на плечо и осторожно повернул к себе. Фрэнк плакал. Налитые кровью глаза были полны слез. Они струйками стекали по лицу, опухшие губы мелко дрожали. Фрэнк плакал беззвучно, загоняя вырывающиеся рыдания внутрь.